Перейти грань - Страница 105

105

Наливая бульон в кофейную чашку, Браун поймал себя на том, что прислушивается к звуковому оформлению радиопередачи. Оно отдаленно напоминало шум волн, бившихся снаружи о борт его израненного судна.

– Слушатели, наверное, помнят, – говорила леди сквозь усиливающийся шум ветра и волн, – что, когда наш Господь был преследуем врагами, Он, как сообщает евангелист Матфей, удалился на лодке в пустынное место. Пришедший к Нему народ был отпущен исцеленным душой и телом, а также накормленным чудесным образом. И, отпустив народ, Он пошел помолиться отдельно от других.

«Утром наступит великий день, – подумал Браун. – Это надо записать на пленку». Его переполняла радость. «Я устрою себе обед в этот день, – решил он. – У меня будут хлеба и рыбы».

Подключать магнитофон по всем правилам не было времени, и он просто приставил микрофон к приемнику и нажал кнопку «запись». Леди описывала путешествие апостолов, отправившихся морем в Генисарет. С усмешкой на лице он ухватился за поручень над головой и припал к приемнику, сжимая в руке чашку с бульоном.

– А лодка была уже на середине моря, и било ее волнами: ибо ветер был встречный.

Он представил, как они слушают это с Энни и как они вместе смеются.

– В четвертую же стражу ночи Иисус пришел к ним, ступая по морю.

– Фантастика! – восхитился Браун.

Сопровождаемый специальными звуковыми эффектами из приглушенного свиста и кошачьего урчания, так мало напоминающими шум настоящей стихии, всемогущий Иисус Христос шел у них по морю, являя миру одно из самых древних и странных чудес.

– Они были смущены, – провозгласила леди. Браун был так возбужден, что даже пролил бульон.

– Они закричали от страха, – продолжала она. Браун сделал движение ртом, изображая кричавших от страха учеников.

– Но, – продолжала леди, – тотчас заговорил с ними Иисус и сказал… – Здесь ее перебил актер с сочным и звучным североамериканским голосом – этакий пляжный калифорнийский Иисус.

– Мужайтесь! Это Я, не бойтесь.

Брауна страшно рассмешила эта ханжеская, неестественная манера говорить.

Простодушного в своем бесконечном изумлении Петра играл африканский актер – скорее всего, тот самый, который исполнял роль Исава, поскольку слова у него звучали так же заученно.

– Господи, если это Ты, повели мне пойти к Тебе по воде. – Его ломаный английский придавал драме комедийную окраску.

– И Он сказал… – выдохнула леди.

– Иди! – в унисон ей прозвучал самодовольный голос американца.

Браун хохотал. Но в голосе африканца, выкрикнувшего: «Господи, спаси меня!», когда ветер стал крепчать и Петр испугался и начал тонуть, ему послышалось что-то очень печальное, правдивое и отчаянное.

– Господи, спаси меня, – повторил он вслед за актером, не заметив, что плачет вместе с африканским Петром.

– Маловерный, – голосом, полным осуждения, обратился к нему Иисус, – почему ты усомнился?

– И, когда вошли они в лодку, – произнесла англичанка, – прекратился ветер.

После этого Браун отставил недопитый бульон и лег на койку. «Зачем это нужно, – думал он, – передавать такую бессмыслицу и глупость на тысячи миль среди пустынного океана?» Этот вопрос не выходил у него из головы.

Он коротал время, размышляя над тем, какие личности скрывались за актерскими голосами. Английская леди, с ее вычурной, безукоризненно правильной дикцией, – кто она и какова ее жизнь? Лживый американец, почтительный африканец. Находясь с ними наедине в океане, Браун иногда забывал, что они не придумывали то, что исполняли. Посреди темной ночи он обнаружил, что все еще плачет. Религия всегда воздействовала на чувства людей.

Будучи не в состоянии уснуть, он продолжал раздумывать над услышанным. «Очень приятная история», – решил было он, но через некоторое время подумал, что есть что-то циничное в том, когда в тебя вселяют напрасные надежды. Какими бы безыскусными ни казались эти маленькие инсценировки, за ними всегда угадывались чьи-то хитрые замыслы. Люди восприимчивы, и в некоторых обстоятельствах бывает трудно удержаться от того, чтобы не обращаться в мыслях к этим сюжетам вновь и вновь.

«Рабство, – думал Браун, – мы становимся рабами этих странных историй». Скрытые голоса, специально купленные для этой цели, без конца повторяют их. Когда человек один в океане, ему не остается ничего, как только слушать, и узнавать, и раздумывать, словно у него находится вторая половина долларовой банкноты. Они постоянно принуждают всех видеть себя их глазами. Это не дает человеку быть свободным.

Сокрытие правды было постоянной темой его размышлений. Кого-то всегда держали за дурака. Сам процесс повествования был игрой в утаивание чего-то. Каждая история была обратима и имела свою внешнюю и внутреннюю стороны. Все они были написаны на месте прежнего текста.

«Они начинают рассказывать нам истории, – думал Браун, – а мы уже знаем, чем они закончатся, хотя никогда не слышали их. Они ведут нас к воде и заставляют пить, хотя это вовсе и не вода, а вино. Вновь и вновь от тебя требуют слепой веры. Бросайся, прыгай, а там как Бог даст. А Он может дать, а может и нет. И ты, распростертый над океаном, может быть, не упадешь и не утонешь, когда ветер будет встречный. Когда море такое огромное, а лодка такая маленькая. Бесконечные игры. Обман без конца, бесконечность против одного, все против всех. А на ветру, усиленные в стратосфере, звучат истории, призванные облечь все это в форму. Не дать нам расслабиться во льдах и темноте. Истории, как мнимые рассветы. Но льды, потемки, ураганный ветер и мнимые рассветы – все это было в действительности, и все это надо было пережить.

105