Перейти грань - Страница 73

Ее красота досталась ей от отца. От него она унаследовала и этот пронзительный взгляд, который, казалось, проникал под кожу тех, на кого был направлен. А также обманчивую мягкость черт и доброту глаз. От матери она получила долговязую и ладную фигуру. «Честная внешность», – как говорила одна из ее наставниц, старая и забавная монахиня. С годами она будет все больше и больше походить на отца, пока не станет такой же, как он сейчас. Ну а пока? «Совсем даже ничего», – подумала она, едва отважившись улыбнуться своему отражению в зеркале.

Она дотронулась до волос, и прошлое вновь охватило ее своими звуками и картинами. Песни и старые вагоны. Семейные общежития для младших офицеров, где все напоминало о коррупции в правительстве, филиппинском восстании, войнах семинолов. Эвкалипты – значит, Сан-Диего, сандаловые леса – Гавайи. Все время война, сводки, война, демонстрации.

Мы не смогли пробиться выше.
Ночь придет, пожар задышит.

Конечно, у них не было права на песни. Песни принадлежали тем, кто маршировал на парадах, безликим молодым проходимцам. Но некоторые из песен они с Оуэном сделали своими. В те дни среди моряков не были редкостью пары, курившие марихуану. Этим отличались натуры либо слишком утонченные, либо развращенные. Молодые Брауны ни к тем ни к другим не относились. Их вполне возбуждал и радовал коктейль «май тай».

«Что мы тогда знали?» – подумала она. Строевую песню «Нотр-Дам». Слова к «Берегу Довера». Она отставила в сторону стакан и вытянулась на кровати. На ночном столике стопкой лежало ее зимнее чтиво. «Вновь заневестилась» – впервые взятая в руки со времен колледжа. Новоиерусалимская Библия с Книгой Бытия, переведенной Толкиеном, – подарок ее брата Дермота, ревностного христианина и брокера, правда, с недавних пор безработного. «Жизнь и смерть в Шанхае» Ньен Ченга. Воспоминания Минны Хаббард о переходе через Лабрадор, полученные в подарок от Оуэна. Она перечитала восторженное посвящение Минны своему погибшему Леонидасу – деятельному, обреченному и покорному спартанцу.

32

В полдень во вторник Браун сориентировался по солнцу и определил, что находится в точке северо-восточнее островов Зеленого Мыса. Это не совпадало с теми координатами, которые выдавал прибор спутниковой навигации. Да и компас вел себя неуверенно, словно оказался в зоне магнитной аномалии. Ветер был влажный и порывистый. «Нона» шла в зоне Канарского течения под грот-парусом и легким дрифтером со скоростью около двух узлов.

Во второй половине дня он заметил остров справа по курсу, казавшийся черным, но с изумительными ярко-зелеными вкраплениями, радовавшими глаз своей сочностью. Остров венчала гора высотой, по его прикидке, не меньше четырехсот метров. Заглянув в морской адмиралтейский справочник, он решил, что это был один из островов Зеленого Мыса, а именно Боавишта. Позднее прямо по курсу примерно в миле от него прошла маленькая лодка, раскрашенная в яркие африканские цвета. В бинокль он смог разглядеть, что за штурвалом стоял голый по пояс коричневый мужчина с красной повязкой на голове. Лодка, похоже, была сильно перегружена и угрожающе покачивалась на волнах. На корме у нее было начертано: «Сао Мартин да Поррес».

В четыре часа оператор морской связи провел радиоперекличку участников гонки. Звезды гонки, большие лодки, уже подтягивались к мысу Агалхас. Соперники Брауна были рассыпаны западнее на несколько сот миль. Из их группы впереди него шел только Престон Фоулер, который преодолевал экваториальную штилевую полосу примерно на одиннадцати градусах южной широты. Когда радиоперекличка закончилась, по факсу поступил метеопрогноз, предвещавший тропический антициклон у берегов Бразилии.

Боавишта исчез из поля зрения только перед заходом солнца. Как только солнце опустилось за горизонт, вокруг яхты сомкнулась экваториальная ночь, непроглядно черная под холодными звездами. Обеспокоенный течением и близостью земли, Оуэн долго оставался на палубе. Перед глазами все еще стоял черно-зеленый остров. Ему пришлось сильно напрячься, чтобы избавиться от этого наваждения. В конце концов он начал клевать носом и заснул, а когда проснулся, лицо его было мокрым от слез. Такое случалось с ним во все время перехода через Атлантику, и он не мог понять почему: его продвижение на восток проходило довольно успешно – спинакер не убирался, а попутный ветер достигал семнадцати узлов, стояла великолепная осенняя погода. Каждую ночь он засыпал в хорошем расположении духа, а просыпался от того, что его мучили во сне какие-то прошлые невзгоды, ускользавшие из памяти вместе со снами, но заставлявшие его плакать.

Он решил ставить на ночь музыку «Братьев Дорси». Но в море эти любимые старые записи казались ему неизбывно печальными. Видение черно-зеленого острова продолжало преследовать его. Временами ему казалось, что он воочию возникает посреди окутанного тьмой океана.

Как-то ночью из включенного передатчика послышался голос таинственного толкователя Библии:

«Лживое равновесие противно Богу, – говорил суровый женский голос, – и только честную исповедь приемлет Он». Дальше нельзя было разобрать из-за помех. Браун лег спать на палубе.

Открыв глаза, он увидел необычный янтарный свет. На веках и на зубах был песок. Он почувствовал его и на палубе, когда ступил на нее босыми ногами. Со всех сторон чуть ли не вплотную подступал горизонт. Дальше четверти мили ничего разобрать было невозможно. Солнце было за облаками, но его свет лился со всех сторон. Ветер дул горячий и беспокойный. Браун проверил компас и прошел на корму, чтобы осмотреть плоскость управления. «Нона» шла в каком-то наэлектризованном воздухе.