Перейти грань - Страница 92

Но после Рождества Энн обнаружила, что старается как можно меньше представлять себе его в океане. Теперь в ее мыслях он существовал как бы без определенного места на земле. Просыпаясь среди ночи, она видела его таким, каким он был в тревожные сороковые-пятидесятые годы, и она начинала беспокоиться о каких-то упущениях в его мореходной выучке, о присущей ему рассеянности. Она вдруг осознала, что теперь все не так, как в годы войны. Они не были больше молодыми. Тогда она гордо смотрела в лицо опасности. Сейчас же в своей респектабельной гордыне, уготованной ей повседневностью, она уповала только на свой собственный страх, словно он мог помочь Оуэну преодолеть все опасности.

В какой-то момент она попыталась вернуться к своей детской, искренней и неистовой вере в Бога. Утренняя служба в Благовещенской церкви всегда собирала множество по-воскресному приодетых прихожан, но она чувствовала себя чужой среди них. Стоя в стороне, она механически молилась за то, чтобы с ним ничего не случилось.

Занятия гимнастикой тешили ее физическое тщеславие. Через пару недель, когда душа все еще не обрела покоя, а волю приходилось держать в кулаке, чтобы не прикладываться к бутылке, она почувствовала, что стала стройнее и изящнее. Впору оказались старые бриджи и бикини, в которые она уже давно отчаялась втиснуться, и даже древние мини-юбки, подобные той кожаной, сохранившейся от шестидесятых годов. Трезвая жизнь оживила ее сны. Теперь они иногда были полны эйфории, иногда страха, а чаще всего секса. Прописанное доктором снотворное делало их еще более красочными и такими непривычными, что они казались частью чьей-то чужой жизни. Во сне, как и наяву, Энн преследовало ощущение, что она сбилась с пути и ведет неправильный образ жизни. Все время виделись зеркала, в которых она не находила своего отражения.

В своих фантазиях она представляла, что плывет с Оуэном и вместе с ним пишет книгу. Но по прошествии нескольких месяцев эта идея приобрела какие-то странные черты, от которых ей становилось не по себе. Зима в загородном доме делалась невыносимой. Из суеверия она не считала дни и отводила взгляд от календаря. Порой ей снилось, что это она плывет в одиночестве.

Другие фантазии возникали помимо воли, как непрошенные гости. Одна из ее фантазий начиналась во сне и была связана почему-то с покупкой набора противоядий вроде тех, что продавали поставщики товаров для туристов. В ней она оказывалась вовлеченной в беседу с каким-то косоглазым торговцем, закованным в латы и похожим на кондотьера и ящерицу одновременно. В другой она видела себя прикованной к повозке или, если сказать более элегантно, к колеснице. Никогда ее так не занимали процессы, происходящие в собственном сознании. Она всегда думала, что сознавать себя – значит находиться в здравом уме и отдавать себе отчет в своих поступках. Но чем больше Энн наблюдала за собой, тем сильнее ей казалось, что она вот-вот отправится в плавание сама.

Каждый день она отмечала на большой карте в кабинете местонахождение Оуэна по данным Глобальной системы спутниковой навигации. И с каждым днем после начала гонки все больше убеждалась, что по меньшей мере половина участников следует курсами, проложенными их помощниками на берегу, использующими лучшее и самое новое наземное оборудование, а также более точные прогнозы погоды. При этом она горько сожалела, что в отношении Оуэна никто не делает ничего подобного и ее энергия остается невостребованной.

Даффи регулярно звонил из своего офиса, который ему предоставили в Бруклине. Хотя ее отношение к Даффи изменилось к лучшему, она чаще всего оставляла его звонки без ответа. Он неизменно начинал с вопроса о фильме и Стрикланде.

– Он не звонил в последнее время, – ответила она Даффи через неделю после того, как прекратила всякую выпивку. – Может быть, он не получил очередной взнос и, наверное, решил больше не снимать.

– Он получил изрядную сумму задатка и сделку на очень выгодных условиях, – заверил ее Даффи. – Так что этого не может быть.

– Он обычно говорит о фильме с большим пренебрежением.

– Как бы он там ни говорил, он слишком глубоко увяз в этом деле.

– Ну что ж, – заметила она. – Я тоже.

Энн думала, что Стрикланд, наверное, чувствует себя неловко после всего того, что рассказал ей. Ей всегда хотелось завоевать его доверие и сделать так, чтобы он поверил в ее сочувствие. Иногда, раздумывая над этим, она вдруг вспоминала, что ей трудно поднять на него глаза. Она пыталась имитировать его заикание и холодный отрывистый смех. Было ясно, что ему хочется шокировать ее и затем быть прощенным. Как и в большинстве ситуаций, ее привлекательность и здесь оказывала ей хорошую службу, в известной степени защищая ее.

«Жизнь этого человека, по крайней мере, на первых порах, должна вызывать сострадание, – думала она. – Эта жизнь начиналась в сплошном смятении – без веры, без отца, с эксцентричной матерью. Он пугал иногда своим поведением, наверное, потому, что сам пережил немало страшного. В каком-то смысле это ущербный ч… ч…человек». Сидевшая в ней католичка говорила, что слабые и надломленные мужчины зачастую бывают выдающимися творческими личностями. Природа наделяла их и многими другими качествами, не обязательно приятными.

Представив его, привязанного к позорному колу в штольне Кучхи, она не могла удержаться от беззвучного, неприличного смеха и зажала рот рукой. Это наверняка послужило ему хорошей наукой. Как он, должно быть, испугался. И как он должен жаждать чего-то другого. Но все, что у него было, так это лишь его стиль.