Перейти грань - Страница 34

Энн пила вино и смотрела на его руки. Она не слышала его. От вина становилось немного легче.

– Тебе не дает покоя война, – заключила она.

– Не смеши меня, – потеплевшим, но каким-то покровительственным голосом произнес Оуэн. Она чувствовала, как он удаляется от нее, явно не пуская ее в круг своих желаний, и это приводило ее в ужас.

– Мне не хотелось бы напоминать тебе, Оуэн, но ведь это я вывела тебя в море.

Он подумал, что она шутит.

– Бедная старушка Энни. Ты набралась, да? У тебя немного помутилось в голове.

– Возможно. Но у тебя есть обязанности в этой жизни. – Она тут же осознала всю нелепость этих слов.

– Это как раз путь, чтобы исполнить их.

– Нет, это не тот путь.

– Тот. Это способ возмещения долгов. Хороший и честный.

Она отставила стакан в сторону, подошла и положила голову ему на плечо.

– Ты уверен, Оуэн? Ты действительно уверен?

– Если одним словом, то да. Абсолютно уверен.

В Энн все восстало против его слов, и она отстранилась от мужа.

– Но это нечестно. Это сумасшествие.

– Ты ошибаешься, – возразил он. – Это хороший способ.

– Ты будешь один.

– А почему бы и нет?

– Оуэн, я не хочу, чтобы ты участвовал в этой гонке. У тебя действительно нет опыта. – Но, произнося это, она знала, что он уже все решил для себя и что только ее воля стояла у него на пути. Она была уверена, что смогла бы удержать его, если бы осмелилась. Но не пришлось бы после жалеть всю оставшуюся жизнь.

– Эти люди Хайлана ничего не понимают в парусном спорте, – все-таки настаивала она, – иначе они бы никогда не предложили это тебе, а нашли кого-нибудь поопытней.

– Ты права, – весело согласился он. – Но они все же предложили это мне. И я пойду.

Вид у нее, вероятно, был совершенно несчастный. Ему стало жаль ее.

– Я надеюсь убедить тебя, – как можно спокойнее произнес он. – Если мне это не удастся, то я не пойду.

– Нет. Так нечестно.

– Почему? – засмеялся он.

– Потому что ты убежден и убедишь меня.

– Совершенно верно! – радостно воскликнул он. – Я верующий.

У нее слегка заплетались ноги, когда они вместе поднимались наверх. Он уложил ее в постель и выключил свет.

– Не могу представить себе, как все это будет, – не успокаивалась она.

– Для тебя или для меня?

– Для нас обоих.

– В худшем случае, – заметил он, – как на войне.

– Мы были молодыми во время войны.

– Мы и сейчас молодые, Энни.

Она покачала головой.

– Знаешь, какое это может иметь значение? – Он был явно воодушевлен. – Это сделает нам имя, Энни. Мы можем стать чем-то совершенно иным, чем то, что мы сейчас.

– А что плохого в том, какие мы сейчас?

– Ты шутишь? – встрепенулся он. – Неужели тебя устраивает существующее положение вещей?

– Нет, не устраивает.

– Ну вот, – в его голосе звучало недоверие, – наконец-то я заставил тебя признаться.

– Я хочу сказать, что меня не устраивает, что ты недоволен. А вообще я не знаю, что и сказать. Ну вдруг ты погибнешь там?

– С таким настроением нельзя жить.

Она не нашла, что ответить, и, перевернувшись на живот, положила голову на руки, пытаясь унять охватившую ее дрожь.

– Помнишь? – спросил он. – Помнишь, как все было?

Энни попыталась вспомнить, какой ей представлялась жизнь во время войны. То, что возникало в памяти из того времени, казалось ей искаженным и даже безнравственным. Те трудности и лишения, которые они тогда испытывали вместе с постоянным чувством тревоги, частично стерлись из памяти, а то, что от них осталось, давно вошло в плоть и кровь и стало частью их самих. И сейчас, как ни странно, ей вспоминался берег в Паттайа; коктейли «май тай» в Халекулани; ночь, полная любви, в военно-морском отеле «Вайкики бич». А на рассвете его шепот: «Как быстро проходит ночь с любимой». Они были совсем молодыми. Ей припомнилась прелесть юности с ее ощущением собственного всесилия, гордым приятием чести, долга и риска. Наперекор всему они утверждали жизнь каждым ударом своего сердца.

В глубине сознания, затуманенного алкоголем, она понимала его тоску по жизни и юности. «Ради этого, – думала она, – он способен на многое такое, чего люди, подобные ее отцу, никогда не смогут понять». Она всегда считала, что у него немало скрытых достоинств. Какая-то частичка ее всегда будет оставаться его тайной поклонницей. Этим вечером она увидела на его лице надежду, которая делала его прекрасным. И ей тоже захотелось быть верующей.

13

Спустя неделю неуклюжий и краснолицый журналист Даффи, специалист по формированию общественного мнения, прибыл к ним в дом над Зундом. Энн удивилась, увидев перед собой человека столь заурядной внешности. Устроившись на диване с чашкой кофе, он принялся философствовать.

– Везет некоторым, – рассуждал он. – Они могут позволить себе оказаться в центре внимания, не прилагая для этого никаких усилий.

Оуэн и Энн переглянулись. Даффи обращался к Энн так, как будто они были давними коллегами. Он разглагольствовал об Оуэне, словно того здесь не было вовсе.

– Смотрю я на Оуэна и думаю: ну прямо Линдберг! Доходит, что я имею в виду?

Энн усмехнулась. Сравнение несколько смутило ее. В кругах, где она воспитывалась, это был кумир. Энн Морроу Линдберг, любимый автор ее матери.

Даффи несколько приуныл.

– Вы не находите?

Оуэн что-то тихо пробормотал. Даффи продолжал настаивать:

– Вы понимаете, о чем я говорю? Обаятельный, но серьезный. Серьезный, но простой. Доходит?

Даффи. ушел, прихватив с собой их семейный альбом с фотографиями, чтобы полистать для вдохновения.

– О Боже, – выдохнул Браун, когда тот удалился, – какой круглый идиот!