Перейти грань - Страница 97

– Назовем это исследованием, – ответил он. – Изучением заднего плана.

– Вы что, все время ездите за мной следом?

– Его машина ждет вас, – напомнил Стрикланд. – Куда вы едете?

– Я еду домой. Больше не тащитесь за мной. – По пути к лимузину она остановилась посреди улицы и крикнула ему: – Вы бессердечный человек! И вы не знаете обо мне ничего!

– Ошибаетесь, – донеслось в ответ.

Она сделала было шаг к нему, но затем повернулась и зашагала к лимузину Торна.

По пути домой она вновь и вновь мысленно прокручивала свою перепалку со Стрикландом. Ей ни за что нельзя было оборачиваться, после того как она пошла к лимузину, ни в коем случае нельзя было заговаривать с ним вновь. Она начинала терять лицо.

Становилось ясно, что не все было так просто, как им с Оуэном казалось. То, что им представлялось гонкой, оказалось войной, и ставкой являлась жизнь. Оуэн был в море. А она на берегу – осажденная, загнанная в угол, с поколебленными моральными устоями.

«Я должна быть осторожной, – говорила она себе. – Мне надо понять, что мне нужно». Ей часто приходилось слышать от других, как важно знать, чего ты хочешь. И тут дела у нее обстояли неважно, хотя она надеялась, что для гонки это не будет иметь значения.

Лимузин мчался сквозь снег, и шофер, как всегда, был в темных очках.

44

Во второй половине дня ветер продолжал усиливаться, и к шестнадцати часам его скорость по бортовому индикатору была уже тридцать шесть узлов. Не доверяя прибору, Браун открыл сдвижную панель своей прозрачной полусферы и оказался под ледяным дождем. Определить скорость ветра было бы очень трудно даже опытному гонщику. В конце концов он решил не убирать паруса, несмотря на то что барометр обещал дальнейшее падение давления. Он шел на юг в поисках сильных ветров, и теперь надо было воспользоваться ими.

Защитный колпак над рубкой раздражал его все больше и больше. Он окутывал его, как облако, и затруднял обзор. Замкнутое пространство действовало на нервы. Но, когда его панель была открыта, рубку захлестывали волны и заливал дождь.

«Нона» все еще лидировала, хотя гонка как таковая отступила для Брауна на самый задний план. Он шел под гротом и передним парусом, в качестве которого использовался третий кливер, поставленный в ширину. Этот прием был позаимствован им из книжек, а не подсказан опытом, но пока он срабатывал успешно. В поведении яхты все больше и больше проявлялось то, что он не замечал при слабом ветре. Из-под пола каюты постоянно доносился какой-то странный треск. При порывах ветра яхта имела тенденцию приводиться к ветру и, когда автопилот разворачивал ее в обратном направлении, теряла скорость. Это вынуждало его подолгу оставаться за штурвалом. Другая проблема заключалась в том, что никакое триммирование не обеспечивало правильной натяжки парусов. Их упрямое перемещение и полоскание доводило его до бешенства.

В конце концов он выбрался из рубки, прополз по крышке люка вперед и пристегнулся к лееру. У основания мачты медленно встал на ноги и, обхватив ее руками, стал смотреть на раскачивающееся небо. Он стоял так, не спуская глаз с передней шкаторины грот-паруса до тех пор, пока не закружилась голова. Парус был со слабиной и неровным выгибом. В сороковых широтах он ослабил бакштаг, чтобы придать мачте небольшой наклон вперед. Теперь, когда погодные условия стали более сложными, он решил подтянуть растяжку.

Подавшись назад по крыше каюты, он бросил взгляд на вздымавшиеся черные волны и с удивлением подумал, уж не с одиннадцатибальным ли штормом ему приходится иметь дело. Но в рубке его элегантный анемометр показывал сорок семь узлов, что соответствовало всего девяти баллам. Он где-то читал, что волны всегда составляли примерно три пятых от того, какими они казались.

На палубе ледяной дождь хлестал со всех направлений. Скрюченный и почти ослепленный, он надел брезентовые рукавицы и подтянул растяжку с помощью гидравлического домкрата. Затем лебедкой выбрал шкот гот-паруса и закрепил его на планке рубки. Поверх шерстяного полярного костюма на нем был надет дождевик.

К вечеру ветер стал еще сильнее. Море вздымалось от самого горизонта и накатывалось громадами волн, влекущими за собой призрачные шлейфы пены. Вид этих огромных катков и сопровождающих их пенистых шлейфов действовал на Брауна завораживающе. Ему никогда еще не приходилось бывать на море в такой шторм и слышать такой силы ветер. Казалось, яхта парила в воздухе. Над головой нависало по-тюремному серое небо. Он понимал, что ему придется испытать весь драматизм ситуации, в которую он сам поставил себя.

45

Весь этот холодный серый день Энн пыталась писать. Около трех часов дня она бросила свой рассказ о маленьком Полли-Фуссе в камин и попыталась развести с его помощью огонь. Это были воспоминания об одиночном путешествии в Доминику, которое она совершила в один из своих весенних отпусков много лет назад. Остров был великолепный, но в то же время мрачный и зловещий. Его горы венчали маленькие радуги. Люди там были скрытны, а их говор непостижим. За каждым изгибом тропы угадывалась угроза и чей-то пристальный взгляд. Ей никогда не приходилось так много свистеть, как на этих туманных тропах. Позднее другие рассказывали ей, как опасно там ходить в одиночку, но она и без того чувствовала это и относилась к опасности как к плате за то удовольствие, которое доставлял ей остров.

Около пяти послышался звук автомобиля, и на подъездной дорожке к дому показался фургон Стрикланда. Энн пила вино и ждала, когда Стрикланд появится в дверях. Но прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем раздался его стук в кухонную дверь, выходившую на задний двор, где уже сгущались сумерки. Она встала и бросила взгляд на себя в зеркале. Зеркало было в золоченой раме с распростертым наверху орлом. В брюках для верховой езды, комнатных туфлях и голубой рубахе, она выглядела тонкой и бледной. Волосы были распущены. Она отвела прядь со лба и неуверенной походкой направилась на кухню, где за стеклянной дверью маячила фигура Стрикланда.